Север Гансовский - Надежда [Рассказы и повести]
— Ну так зачем же говорить об этом со мной?
— Но ведь вы убеждены в том, что шайка Дзаватини и Боера занимается преступной деятельностью в порту?
— Допустим, — осторожно согласился начальник отдела.
— Как же вы могли не настаивать вчера на ее опубликовании?
Докси усмехнулся.
— Вы знаете, — сказал он задумчиво. — Есть две вещи, которые редко совмещаются. Убеждения и положение в обществе. Если вы настаиваете на одном, то теряете другое. Когда я был значительно моложе, я предпочитал убеждения. Теперь наоборот. Со временем вы это поймете.
— Но ведь это всё слова, — сказал Кларенс тихо. — А грузчик Бенсон лежит в морге.
В глазах у Докси мелькнули свирепые огоньки.
— Если вас не убеждает то, что я говорю, Кейтер, нам нет смысла продолжать. Работа ждет и меня и вас.
— Ну, хорошо, — Кларенс встал. — Могу я обратиться к самому мистеру Бирну?
— Пожалуйста.
Разговор с Бирном был короток. В кабинете главного редактора стояла такая же, как и вчера, умиротворяющая тишина. Солнечный свет лился сквозь плотно закрытые окна. На фарфоровых тарелках поблескивали зайчики. В течение всей беседы лицо Бирна выражало возмущенное удивление. В ответ на вопрос репортера он сказал:
— Мы решили временно задержать материал.
— Но почему? Ведь от этого зависят сотни жизней.
— Боюсь, — Бирн положил в пепельницу отрезанный кончик сигары, — что мне было бы сложно объяснить вам наши мотивы. Судьба такого крупного предприятия, как газета, зависит от множества компонентов.
— Но разве не важнее судьба сотен грузчиков?
Бирн снисходительно улыбнулся.
— В конечном счете этот вопрос также будет разрешен. Деловые круги города уже обсуждают положение в порту.
— Пока они обсуждают… — начал Кларенс.
Но Бирн жестом остановил его.
— Вы напрасно волнуетесь. Материал мы поместим на этой неделе.
— Тогда, — Кларенс задумался. — Тогда я хочу попросить вас вернуть мне те листки, на которых Бенсон оставил отпечатки пальцев.
— Зачем? — Бирн удивленно приподнял покатые плечи.
— Но ведь я же должен пойти и рассказать всё в главном управлении полиции.
— Я бы вам не советовал этого делать.
— Почему? — удивился Кларенс.
— Потому что, — Бирн выпустил изо рта клуб ароматного дыма, — Потому что мы не можем держать в штате людей, занимающихся политической деятельностью.
— Какая же политическая?..
Бирн нетерпеливо покачал головой.
— Если вы будете давать показания, вы тем самым выступите против профсоюза Восточного побережья. Это явится политической деятельностью. Наша газета недаром называется «Независимой». Мы вынуждены будем тогда отказаться от ваших услуг.
Темные масляные глаза Бирна взглянули прямо в лицо Кларенсу, и репортер вспомнил, что он сам и всё благополучие его семьи целиком зависят от этого человека. Домик в пригороде, уютные комнаты, вечерний чай в обществе Люси и Кэт— весь уклад жизни держался на том, как относится к Кларенсу Бирн.
Репортер вспомнил, как долго они с женой искали работу полтора года назад, и плечи у него опустились. Разве он может бороться с Бирном!
— Ну хорошо, — сказал он, думая о том, как обеспечить себе отступление. — Но всё-таки напечатайте это.
Бирн помог ему отступить.
— Обязательно, — уверенно сказал он.
Спускаясь по лестнице, Кларенс вдруг понял, что он предал Бенсона и Каталони. Краска бросилась ему в лицо. А что, если они вовсе не напечатают показания грузчика?
Сжав зубы, он поднялся на несколько ступенек. Ворваться в кабинет и крикнуть, что люди гибнут. Крикнуть, что люди живут в грязи и холоде, у них болеют дети, их мучают и убивают. Нет. Ему было ясно, что всё это нелепо прозвучало бы в покойном, залитом солнцем кабинете. Бирн был слишком далек от всего этого.
Несколько минут репортер простоял на лестнице под удивленными взглядами пробегающих мимо сотрудников редакции. Наконец он сказал себе: «Если это не будет напечатано в течение трех дней, я начну действовать»..
Он чувствовал, что это не будет напечатано вообще, но ему нужны были эти три дня отсрочки, чтобы набраться мужества и принять окончательное решение.
Он прошел в свой отдел и взялся за опостылевшие ему происки майора Джорджа Б. Стромфилда.
Он читал переписку невнимательно, то и дело откладывая ее и принимаясь перебирать в уме последние события.
Три дня прошло в бесплодном ожидании. Каждое утро Кларенс отправлялся к газетному киоску и с трепетом брал в руки «Независимую». Статьи не было.
На четвертый день утром, просматривая у Сэнди газеты, репортер наткнулся на заметку в «Звезде».
«Несчастный случай в порту. В ночь на двадцать шестое сентября в порту был обнаружен труп грузчика Микоэла Бенсона 1928 года рождения. Расследование показало, что Бенсон покончил самоубийством, бросившись под грузовик. Номер машины и личность шофера установить не удалось. Причиной самоубийства было то обстоятельство, что Бенсона покинули жена и дочь».
Кларенс медленно опустил газету. Так вот, значит, как они сделали! Он вспомнил хрипловатый голос, который пытался в тот вечер возле тела Бенсона доказать, что с убитого снимали веревки. Значит, парню тоже зажали рот.
Внутри у него всё кипело. Статья показалась ему на-, поминанием. «Что же ты молчишь? Тебя тоже купили».
«Ну что же, — сказал он себе. — Три дня прошло. Пора решать». — Но решение было уже готово. В течение долгих томительных часов в редакции за белибердой вроде писем майора Стромфилда он понял, что в нем совершался новый для него и очень важный процесс. Он перестал быть только служащим в газете «Независимая», он сделался гражданином. Назад пути уже не могло быть. Если бы не погиб Бенсон, Кларенс, может быть, и предоставил бы кому-нибудь другому заниматься делами грузчиков. Но залитый кровью асфальт на северной стороне стоял у него перед глазами. Он знал, что ему не перешагнуть через эту кровь.
Придя в редакцию, он отправился прямо к Докси.
— По всему видно, что мой материал о Бенсоне не будет напечатан.
— Очень может быть, — равнодушно согласился начальник отдела. — Во всяком случае ни по чему не видно, что он будет… Но вам-то что за дело? Занимайтесь своей работой.
Но у Кларенса во всей этой истории была еще одна неясность.
— А как вы думаете, станет ли газета печатать какие-нибудь новые материалы о положении в порту? Помните, там была составленная вами заметка с несколькими вопросами?
— Не знаю. Я, во всяком случае, делаю только то, что мне говорят.
Кларенс пошел было к себе, но Докси остановил его.
— Вы знаете? С сегодняшнего дня вам утверждена прибавка в сто долларов.
Прибавка была огромной. Если бы Кларенс не сознавал, что это была цена молчания, он был бы вне себя от радости. Но теперь он чувствовал, что может скоро лишиться ее вместе со всей зарплатой. Он только хмуро кивнул.
— Спасибо.
Спускаясь по лестнице, Кларенс размышлял. Получилось так, что газета разом прекратила печатать что-либо о положении дел в порту. Вызывающая заметка, адресованная в Городское управление полиции, была последней. После нее эта тема была как бы обрублена. Что это всё могло означать? Сначала Бирн был очень заинтересован делом Каталони..
Войдя в коридор, Кларенс увидел, что у дверей отдела собралась кучка репортеров. При его приближении раздался смех, какие-то восклицания, и репортеры поспешно вошли в комнату.
Кларенс, недоумевая, толкнул дверь, сделал шаг и остановился.
Все сотрудники отдела выстроились в ряд лицом к нему. В центре этой шеренги стоял самый старый по стажу работы в «Независимой» репортер Лейфем — желчный и злой старик. Сейчас, однако, его лицо сияло широкой улыбкой. В руках он держал поднос, заимствованный, очевидно, в буфете, здесь же на этаже. На подносе был большой шоколадный торт с прислоненным к нему картонным плакатиком: «Новому Рокфеллеру».
В лицо Кларенсу вдруг брызнуло целое облако конфетти, нарезанных дыроколом из простой газетной бумаги.
— Поздравляем с прибавкой, — сказал Лейфем и вручил Кларенсу поднос. Кругом раздались дружные аплодисменты.
Кларенс был настолько неподготовлен к этой встрече, что не нашелся ответить что-нибудь остроумное. Он стоял, смущенно глядя на поднос и чувствуя неловкость от того, что не знал, куда его девать.
Но церемония поздравления была уже окончена. Репортеры быстро разошлись по своим местам, и обычный рабочий шум сразу восстановился в комнате…
Кларенс сел за стол и сунул торт в ящик. Он испытывал некоторые угрызения совести. В конце концов газета— это не только Докси и Бирн, но еще и десятки и сотни таких вот рядовых работников, как например сотрудники его отдела. Оказывается, они вовсе не были так безразличны друг к другу, как он предполагал.
